старый напильник без ручки. Затем женская часть совета спрятала всё это в своих фартуках, а мужская вооружилась копательными инструментами.

Г. О. и Дейзи были посланы вперёд разведать, чисто ли на горизонте. О большой пользе разведчиков мы узнали, читая про Первую англо-бурскую войну, однако теперь предосторожности оказались излишни. Римские развалины одиноко дремали в затухающем свете лениво закатывающегося солнца.

Тем не менее мы поставили часовых, которые, лёжа на животах поверх стены, должны были при появлении посторонних предупредить нас низким многозначительным свистом.

Обезопасив себя таким образом, мы прорыли туннель, весьма похожий на тот, что был проделан в поисках сокровищ на Льюишэм-роуд и чуть не похоронил в себе соседского мальчишку.

Рытьё туннелей – дело долгое и многотрудное дело, но представители славного рода Бэстейблов не жалеют времени и сил на воплощение интересного замысла, и пусть отсохнет язык у любого, кто осмелится утверждать обратное.

Свои «антикварности» мы разложили на дне, настолько естественно, насколько могли, затем принялись засыпáть их землёй, пока не придали месту раскопок его первоначальный вид, после чего возвратились домой.

К чаю мы опоздали, лишив себя горячих тостов. Пришлось довольствоваться хлебом с маслом и молоком, которые не остывают от ожидания. Чем только не пожертвуешь ради хорошего дела.

Позже, когда мы уже поднимались по лестнице спать, Элис шепнула Освальду:

– Встретимся, когда остальные заснут, возле двери вашей комнаты. Только тсс! Остальным ни слова.

Освальд спросил:

– Ты не шутишь?

И она помотала головой.

Поэтому он изо всех сил старался не заснуть, кусая себя за язык и дёргая за волосы. Освальд не боится боли, если она необходима для достижения достойной цели.

Дождавшись, когда остальных объял сон невинной юности, он вылез из кровати и вышел. За дверью стояла Элис.

– Я обнаружила кое-какие вещи, которые гораздо больше похожи на римские, – начала она, едва брат появился. – Они стоят на шкафу в библиотеке. Если пойдёшь со мной, мы можем их закопать. Вот остальные потом удивятся.

Задумка была безумной и дерзкой, но Освальд не имел ничего против. Со словами: «Погоди, я сейчас» – он вернулся в спальню, надел свои бриджи-никербокеры, куртку и напоследок сунул в карман несколько мятных леденцов на случай простуды, проявив тем самым предусмотрительность, которая свойственна лишь прирождённым исследователям и искателям приключений.

На улице оказалось и правда холодновато, зато белый диск луны до того хорошо освещал окрестности, что мы даже решили каким-нибудь другим вечером, когда луна опять будет такой же яркой, снова совершить позднюю дерзкую вылазку.

Парадная дверь в нашем доме всегда отперта до тех пор, пока дядя Альберта не соберётся спать, а он раньше полуночи не ложится. Поэтому мы беспрепятственно выскользнули на улицу и устремились бесшумно и быстро через мост и поле к римским развалинам.

Элис потом мне призналась, что, если бы не луна, ей стало бы страшно, но в свете луны ночь казалась похожей на день, каким он обычно видится в снах.

Освальд взял с собой лопату и газетный разворот, а из вещей, обнаруженных Элис, мы захватили только те две, от которых ничего не было отколото. Два кривых кувшина, сделанных из того же самого материала, что и цветочные горшки.

Прибыв к римским развалинам, мы аккуратно срезали лопатой дёрн и принялись выгребать руками землю, ссыпая её горстями на расстеленную газету, пока яма не стала достаточно глубокой, затем положили туда принесённые кувшины, а пустое пространство заполнили землёй с газеты и накрыли дёрном.

Трудились мы всего в паре ярдов от места, где рабочие вскрывали курган, но сработали – благодаря придумке с газетой – до того чисто, что ни свежевырытой земли, ни других признаков нашей бурной деятельности на поверхности не осталось.

Обратно домой мы шли под мокрым светом луны (во всяком случае, трава была очень мокрой), посмеиваясь сквозь мятные леденцы во рту, и улеглись спать настолько бесшумно, что никто ничего не заметил.

А на другой день нагрянули «антикварности». День этот был очень жарким, и столы расставили под деревьями на лужайке. Вышло что-то вроде праздничного пикника в воскресной школе. В качестве угощения были выставлены дюжины разных тортов, пирогов и пирожных, хлеб, белый и чёрный, крыжовник и сливы, а ещё сэндвичи с джемом. Девочки украсили столы цветами – голубым шпорником и белыми кентерберийскими колокольчиками.

Около трёх часов дня с дороги донёсся шум приближающейся толпы, и вскорости в наш парадный холл начали заходить «антикварности», которые группками по двое, по трое, по шестеро и по семеро останавливались на лужайке. Вид у них был смущённый, и чувствовали они себя, похоже, не очень уютно. Словно и впрямь пришли на праздничный пикник в воскресную школу.

Потом появилось несколько джентльменов, похожих на учителей. Эти совсем не смущались и прямиком прошли к двери. И тогда дядя Альберта, который, не важничая, стоял в нашей спальне и подглядывал вместе с нами сквозь тюль занавесок на окнах за прибывающими «антикварностями», сказал:

– Полагаю, это явился их комитет. Пора!

Мы спустились вниз. Все в парадной одежде. И дядя Альберта принимал комитет, как барон-феодал вассалов. Он так и сыпал датами, рассказывал о стропильной балке, фронтонах, оконных средниках, фундаментах, записях, сэре Томасе Уайетте и поэзии, Юлии Цезаре и римских развалинах, покойницких и церквях, о лепнине «собачий зуб» до тех пор, пока это уйма сведений не смешалась в мозгах у Освальда.

Подозреваю, что дядя Альберта заметил наши широко разинутые рты и, видно, испугавшись, как бы головы у нас не лопнули от обилия сведений, прошептал:

– Идите и незаметно слейтесь с толпой.

Что мы тут же и сделали. На лужайке собралось ещё больше народа. Мужчины, женщины и один ребёнок. Девочка. Толстая. Мы попытались заговорить с ней, хотя она нам не понравилась. Она была в красном бархате, который на ней выглядел как обивка на кресле.

Разговора у нас не вышло. Мы сперва даже задумались, не из приюта ли она для глухонемых, где добрые учителя при всём старании не смогли её научить никаким словам, кроме «да» и «нет».

Но потом выяснилось, что мы ошиблись. Ноэль услышал, как она сказала своей маме:

– Зря ты меня привела сюда. Красивой чашки мне не досталось, и я от их чая не получила никакой радости.

Любопытно, сколько же ей надо слопать, чтобы получить радость от чая? Она ведь без всякой радости умяла пять кусков торта, не считая уймы маленьких пирожных и целой тарелки слив. А красивых чашек в нашем сервизе было всего двенадцать